Начало здесь:

 promodj.com/banan-b/blog/11269… blog_Chast_1   

promodj.com/banan-b/blog/1126923/Malenkoy_yolochke_Novogodniy_blog_Chast_2

http://promodj.com/banan-b/blog/1126953/Malenkoy_yolochke_Novogodniy_blog_Chast_3

promodj.com/banan-b/blog/11269…

   Время для репетиций было выбрано наркомом из рассчета, что хор сможет отдохнуть после утреннего представления и успеть порепетировать до начала вечернего — для старших детей,— где хор уже не был задействован.

   Вышло так, что Михаил Иванович и Зинаида Николаевна стали соавторами песни, даже не будучи знакомыми, и познакомились только на репетиции хора. Петр Андреевич приказал Зинаиде Николаевне присутствовать на репетициях и на представлении — "на всякий случай", и, как оказалось, не зря. Быстро выяснилось, что дети хорошо запомнили слова песни, текст которой получили и учили со второго числа. Но, поскольку куплетов было аж десять, они часто путались в порядке их следования.  Тогда Зинаида Николаевна придумала сделать небольшие плакаты — с первыми строчками куплетов,— и показывать их хору, во время исполнения.

 Так они и репетировали: композитор Красев играл, хормейстер Соколов дирижировал, поэтесса Александрова показывала текст, а дети пели. И над этой идиллией суровой черной тучей нависал предстоящий визит "вождя народов", заставляющий всех участников представления испытывать возрастающее волнение.

  В связи с тем, что песня получилась длинной, режиссер утренника предложил разбить ее на две части — по пять куплетов, а количество хороводов, в сценарии утренника, не менять. Это предложение понравилось Тюркину и он его утвердил. Таким образом, второй хоровод решили водить под "В лесу родилась елочка", а первый и третий — под "Маленькой елочке…". К концу второй репетиции все, вроде бы, было готово.

   Сталин, как известно, никогда не забывал своих обещаний. Не потому, что обладал уникальной памятью, а, потому что у него был хороший секретарь. Шестого января, к началу утренника, правительственный кортеж прибыл к Дому Союзов. На этот раз, Сталина сопровождали не только несколько членов ЦК, но и Председа-тель Совета народных комиссаров В.М.Молотов.

   Представление шло своим чередом, но все участники ждали главного момента — премьеры песни. И вот, наконец, начался хоровод. Больше всего Тюркин опасался за "мещанский" текст. Но, на фоне песни, звучали диалоги и реплики Деда Мороза и Снегурочки и, возможно благодаря этому, вождь, вроде бы, ничего"мещанского" не заметил. А когда Сталин заулыбался и, сначала сам, а потом вместе со своей свитой начал хлопать в ладоши — в такт песне — Тюркин понял, что все хорошо и тоже искренне улыбнулся. Поняли это, конечно же, и все участники праздника, что сняло напряжение и придало веселью совсем непринужденный характер.

   Сталин присутствовал на утреннике до его окончания. А когда он закончился, Тюркин, по приказу вождя, подвел к нему и представил соавторов песни, которые хоть и чувствовали, что угрозы нет, но, не зная этого наверняка,  оставались в нервном напряжении, перед лицом обладающего неограниченной властью диктатора.

   — Вот видите, товарищ Тюркин, —обратился Сталин к наркому,— а вы сомневались в способностях наших творческих тружеников.

    Тюркин молчал, потупя взгляд и понимая, что никакого ответа от него не требуется.

   — Спасибо вам, товарищи, за хорошую песню,— сказал Сталин, сделав пару шагов к Красеву и Александровой и пожав им руки. —От имени партии объявляю вам благодарность и надеюсь, что вы напишете для наших детей еще много хороших песен.

   — Да, товарищ Сталин, —отвечал за двоих Красев,— обещаем, что приложим все усилия для этого.

   — Мы будем очень стараться, — все-таки решилась добавить от себя, радостно улыбаясь, Александрова.

   — Как вы думаете, товарищ Молотов, — спросил Сталин у председателя СНК,— не следует ли сделать перевод песни на языки других народов, включить ее в песенники и рекомендовать для встречи Нового года во всех наших республиках? 

   — Это было бы правильно, песня хорошая,— согласился Молотов.

   — В таком случае, товарищ Молотов, на правительство возлагается выполнение этой задачи, к следующему Новому году.

   — Будет сделано, товарищ Сталин, — отвечал председатель СНК.

Сталин повернулся к Тюркину и произнес:— Товарищ Тюркин, я считаю что товарищи авторы заслуживают достойного материального вознаграждения за свой труд. Прошу вас позаботиться о том, чтобы они получили его в полагающемся объеме и без проволочек.     

 — Я вас понял, товарищ Сталин,— отвечал нарком.

 — Вы, товарищ Тюркин, тоже хорошо поработали. Но учитывая, что в прошлый раз

в организации утренника был один недостаток, (на "один" Сталин сделал ударение), я думаю, что товарищ Молотов поощрит вас своей властью. Так, товарищ Молотов? — снова обратился к нему Сталин.

—Да, товарищ Сталин, — мы подумаем как лучше поощрить наркома просвещения, — ответил тот. 

   О том, какое именно материальное вознаграждение получили авторы, точно ничего не известно. Но злые языки поговаривали, что после этой истории Красеву больше никогда не приходилось подрабатывать, а у Александровой появилась золотая круглая брошь, с небольшими бриллиантами, которую она носила в особо торжественных случаях. ( Ну до чего же завистливы бывают люди! Ведь в то время всем было отлично известно, что советская промышленность умеет выпускать качественную бижутерию— с "самоварным" золотом и стеклянными "бриллиантами" ).

     Ходил еще совсем уж базарный слух — будто бы, вскоре после описанных событий, муж и свекор поэтессы не только стали быстро продвигаться по карьерной лестнице, но и приняли какое-то участие в создании нового советского гимна. Но кто же верит базарным слухам? А еще говорили, что Сталинскую премию (1950 г.) Красев только формально получил за детскую оперу "Морозко" и  цикл детских политических песен о Ленине, Сталине и счастливой жизни советских детей, а, на самом деле, — за "Маленькой ёлочке холодно зимой". Ведь всякому ясно, что "Маленькой ёлочке…" это хит. Но ясно и то, что если давать Сталинскую премию за хит, который является детской песней про какую-то елочку, народ может подумать, что вождь впал в детство.

    Кроме того, вполне возможно, что именно благодаря песне, все причастные к её созданию избежали репрессий, а авторы никогда не имели проблем с изданием новых произведений.

   Таким образом, вопреки сталинской тоталитарной системе и благодаря героическому труду двух замечательных детских авторов — М.И.Красева и З.Н.Александровой, самоотверженности профессоров Московской консерватории, а также Джеймсу Лорду Пьерпонту, с его известной сегодня на весь мир "Jingle Bells", советские дети получили прекрасную новогоднюю песню. ( Конечно же, большинство читателей знало или давно догадалось о том, что "Одноконные открытые сани" это первоначальное название песни "Jingle Bells". Но согласитесь, что ради тех, кто этого не знал, стоило "держать интригу" до конца рассказа).

   А "благодаря"  кремлевскому "диктатору и тирану", песня не получила припева и быстрого, веселого темпа, что лишило ее какой-либо возможности притязаний на завоевание звания мирового хита.  Но, как бы то ни было,  "Маленькой ёлочке холодно зимой" еще долго будет оставаться одной из самых исполняемых и любимых новогодних песен в нашей стране.

  У иного, очень взрослого и серьезного, не верящего в чудеса читателя, после прочтения данной истории, могло сложиться превратное впечатление — что песня была создана, в том числе, благодаря Сталину, а все, причастные к ее созданию, получили поощрения от его системы. Но мы то с вами знаем, что здесь вмешался Дед Мороз! Или Санта? А может быть оба, вместе?

    На этом я завершаю пересказ и перехожу к комментариям и прочему, о чем писал в предисловии.

  В некоторых справочниках годом появления песни указывается 1933-й, но при этом поясняется, что дата может быть не точной. Но стали бы авторы писать стихи и музыку в то время, когда празднование Нового года было под запретом? Вряд ли. Скорее всего, в первоисточнике — сборнике песен — год издания был плохо пропечатан или сборник был сильно потертым. От восьмерки осталась половинка и цифра 8 была прочитана как 3.

   Версия о происхождении "Маленькой ёлочке…" от "Jingle Bells" кажется мне довольно правдоподобной. Сравнивая эти песни, нужно учесть, что первоначальный вариант "Jingle Bells" звучал несколько иначе и был, впоследствии, значительно переработан аранжировщиками. "Маленькой ёлочке…" гораздо ближе к первому варианту, чем к современному, но, при этом, она — абсолютно точно — не плагиат.

   "Jingle Bells" стала мировым хитом благодаря не только музыке. На ее исполнении "отметились" практически все западные звезды эстрады, и не только эстрады. А диски с их исполнением выходили миллионными тиражами. Лучшие западные аранжировщики потрудились над музыкой Д.Л. Пьерпонта. Песня не случайно сменила первоначальное неказистое название на яркое и запоминающееся "Jingle Bells".

   Будучи написанной для взрослых, "Jingle Bells" изначально имела более широкую базу для распространения, чем какая-либо детская песня, а, благодаря музыке,  вскоре стала универсальной — для всех возрастов. Многие мировые хиты имеют свою историю или легенду происхождения. Давно обзавелась такой легендой и "Jingle Bells". Все это, наряду с популяризацией через телевидение и радио, очевидно, и дало прекрасный результат. 

    К всемирной популярности "Jingle Bells", впервые изданная в 1857-ом году, пришла спустя почти век — в 1940-е годы, после исполнения Б.Кросби. Так что,  вполне возможно, что у  "Маленькой ёлочке…"  все ещё впереди.

   Предполагаю, что песня "Маленькой ёлочке…", несмотря на некоторую однообразность и скучность,  стала советским хитом благодаря, прежде всего,  "принудительному" тиражированию и "директивным" рекомендациям к исполнению в  детских учреждениях, а также действительно хорошим детским стихам и неплохой, хоть и простой, мелодии.

    На самом деле, для того чтобы стать мировым хитом, "Маленькой ёлочке…" не достает совсем немного. Песне не хватает припева и живого темпа, она морально устарела.  Кто в наше время водит хороводы вокруг елки, кроме самых маленьких детей? Остальные же, в том числе и взрослые, как правило, танцуют, бегают, прыгают. А некоторые даже скачут (чего делать категорически не рекомендуется — могут копыта подковы отвалиться).

   Интересно то, что если исполнять наш "хит номер один" — "В лесу родилась елочка" — в быстром темпе, это почти никак не сказывается на характере песни и ее восприятии слушателем. Но если то же самое проделать с "Маленькой ёлочке…", музыка воспринимается совершенно иначе — в воображении легко возникают сани, запряжен-ные тройкой белых коней, на которых везут из лесу елочку, под звон ездовых колокольчиков. В быстром темпе, "Маленькой ёлочке…" становится веселой, легкой, задорной песней и явно выигрывает у своей "конкурентки".

    И это хорошо. Я думаю, что именно "Маленькой ёлочке…", с изменениями и дополнениями, и должна стать нашим новогодним "хитом номер один", и отправиться "покорять мир", а не почти чужая, по происхождению, "В лесу родилась елочка". 

    Название, для русскоязычной и западной аудитории, возможно, придется  изменить, так как  оно длинновато и, потому что  в английском языке, фактически, нет уменьшительной формы существительных. На русском это может быть "Маленькой ёлочке".  Это и начало песни, и кратко, и звучит как посвящение. Для английского может быть подойдет "The Little Fir", "The Little Christmas Fir" или "Dedication to the Little Fir". Нужны (хотя, наверняка уже есть, я не искал) и английские стихи — для взрослых и детей, или универсальный вариант стихов. Десять куплетов это, конечно  "перебор", но уже давно существует короткий вариант песни. 

   Еще я думаю, что не стоит сразу делать новые варианты в современных стилях. Для начала, должен существовать, как основа, всегда актуальный поп-инструментал — как это было у "Jingle Bells".

   Ну и легенда происхождения (или быль?) у песни, как оказалось, такая, что "Jingle Bells" может только позавидовать.  

    Рассуждая примерно так, я решил, что надо преодолевать "тяжкое наследие сталинизма" и сделал — для конкурса ремиксов на песню "Маленькой ёлочке",— который проходил несколько лет назад на одном популярном сайте, свой инструментальный  ремейк. Предлагаю его читателям, а точнее слушателям — в качестве обещанного подарка. Хочу еще добавить, что ремейк, в моем понимании, это больше, чем ремикс.

    При создании риффа был использован автоаранжировщик —  для ускорения процесса. Обычно я так не делаю, но, в данном случае, считаю допустимым, учитывая, что половина музыки не моя. Трек есть в двух вариантах — с синтетической балалайкой, в риффе, и,  для "завоевания сердец" западных слушателей — с банджо.  

    Трек занял на конкурсе третье место, но не потому, что был хуже победителя (он был явно лучше), а именно из-за добавления "чужой", то есть моей музыки и плоховатого качества звука. Звук улучшен — трек пересведен и перемастерен.

     Пока вы читали блог,  "Маленькая елочка"— в лице ремейка — уже начала "мировую экспансию". Я закинул его на Звуковое облако — одновременно с публикацией здесь статьи. В тот же день, какой-то американец, представляющий   калифорнийскую компанию, производящую (если я все правильно понял) компьютерные игры в ретро-стиле,  добавил его в свой плей-лист. Разве это не маленькое чудо?

    Вы, конечно же, можете размещать здесь свои варианты "Маленькой елочке", но есть несколько простых условий и рекомендаций.

1. Маленький плеер.

2. Название должно быть что-то вроде: Михаил Красев – Маленькой Елочке («Ваш ник» Ремикс/Ремейк) или Michael Krasev – The Little Christmas Fir («Ваш ник» Remix/Remake). Может быть ваш вариант, но имя Михаил Красев и маленькая елочка должны  в нем обязательно присутствовать.

3. Будьте самокритичны. Не стоит размещать трек, если он "сырой" и точно не сможет претендовать на звание мирового хита .

4. Я знаю и ценю умение авторов с PromoDJ делать ремиксы на основе даже одного такта оригинала. Но, в данном случае, как вы понимаете, требуется совершенно иное. Если вы  будете делать ремикс/ремейк  после прочтения блога, постарайтесь добавить к оригинальной музыке свой "припев" или что-то ещё.

   Я не обещаю слушать и комментировать ваши треки, но и не исключаю этого. Ваши комментарии — к рассказу и музыке —  будут мне интересны.

   Приятного прослушивания и всех с наступающим Новым годом!  

Начало здесь:

 promodj.com/banan-b/blog/11269… blog_Chast_1    

promodj.com/banan-b/blog/11269…

http://promodj.com/banan-b/blog/1126953/Malenkoy_yolochke_Novogodniy_blog_Chast_3

   Красев удивился — как быстро пролетело время,— когда посмотрел на часы, боя которых почему-то не слышал за работой. Часы исправно тикали и показывали без десяти девятнадцать. Подойдя к ним, Михаил Иванович увидел, что закончился гиревой завод и взвел опустившуюся гирю. Заодно, он несколько раз провернул заводной ключик, торчащий ниже циферблата. Время было все ещё очень важно для него, но теперь он не боялся его течения, так как. был уверен, что уложится с заданием в срок.  Красев позволил себе немного расслабиться, спокойно поужинал, когда подали ужин, и продолжил работу.

   А работы оставалось еще немало — нужно было сочинить вступление-проигрыш в четыре такта, подобрать для музыки оптимальный темп, подобрать наиболее подходящую детскому хору тональность, разложить хор на два голоса, транспонировать ноты и оформить все это на бумаге, начисто. Но для композитора-профессио-нала все это были скорее технические, чем творческие задачи. Нужно было также оставить немного времени для собственной репетиции, чтобы представить работу "заказчику" в наилучшем виде.

   Проработав еще около четырех часов, Михаил Иванович сделал большую часть из того, что оставалось. Но вскоре сон одолел его — сказалась почти бессонная прошлая ночь — и Красев, со спокойной совестью, отложил транспонирование, оформление и репетицию на завтра. В эту ночь он спал "как убитый".

   На следующий день, играя то, что в результате получилось, Михаил Иванович заметил для себя, что после уменьшения темпа до хороводного, который он обозначил в нотах как "умеренный", музыка в значительной степени утратила свое очарование. Она оставалась приятной, но из нее исчезли колокольчики, исчезли те задор и легкость, которые присутствовали в "одноконных санях". Вместе с ними исчезли и остатки похожести на "исходник". Музыка стала походить на рождественские гимны — те, что попадались ему в изученных сборниках. Но с этим уже ничего нельзя было поделать — по заданию вождя, песня должна была быть хороводной, а значит только в умеренном темпе. 

  Земля как известно, "слухами полнится", особенно если это земля под зданиями учреждений культуры, к коим, с определенной натяжкой конечно, можно отнести и музыкальные учебные заведения. Да, такое "мелкобуржуазное и мещанское" явление, как слухи, не покинуло стены подобных заведений даже при советской власти. 

   Уже в первый день работы Красева, консерваторией стал ширится слух, что в одном из классов-кабинетов, по заказу вождя, пишет музыку какой-то самоучка-дилетант, который непостижимым образом сумел "втереться" в доверие к "самому".  

    Некоторые в своих домыслах доходили до того, что утверждали, будто бы дилетанту этому поручено написать новый гимн Советского Союза. И, надо сказать, что домыслы эти возникли не на пустом месте.

    Во-первых, в то время, в качестве государственного гимна, в СССР использовался "Интернационал", который был написан хоть и революционером, но французом, и который, во многих моментах, уже не отвечал реалиям мировой политики и советской действительности. А, во-вторых, в консерватории резко возросла посещаемость библиотеки.

   "А при чем здесь библиотека?" — подумает иной читатель. А при том, что девушки-библиотекарши оказались единственными сотрудниками консерватории, которые не только видели композитора, но говорили и работали с ним.  Им было приятно повышенное внимание к собственным персонам — со стороны преподавательского состава и, особенно, парней-студентов. Поэтому, они с удовольствием рассказывали интересующимся все, что им было известно. И хоть известно им было немного, было два безусловных факта, которые не вызывали в их рассказах никаких сомнений и подтверждались документально — новозаведенной карточкой читателя: то, что новый читатель выбрал для изучения сборники с праздничными песнями и рождественскими гимнами и то, что зовут его Красев Михаил Иванович.

    С того самого дня, как в известном всем классе затворился загадочный композитор, покидавший класс редко, ненадолго и, в основном, ранним утром и поздним вечером, в консерватории стали происходить странные дела. Многим преподавателям почему-то часто приходилось проходить мимо двери того класса. А проходя, они или непроиз-вольно замедляли шаг, прислушиваясь к чему-то, или, вдруг, роняли возле дверей класса стопку нотной бумаги и потом долго собирали ее. Но самые находчивые облюбовали себе место возле ближайшего — к двери класса — коридорного окна, и часто что-то внимательно читали возле него.  А поскольку позиция эта была  самая удобная и единственная, за нее шла негласная борьба. Когда место было уже кем-то занято, другие, с безразличным выражением лица проходили мимо, а, при встрече взглядами, многозначительно улыбались "счастливчику",  иногда роняя, при этом, листы или сборники нот.

    Таким образом, «совершенно случайно» в тот момент, когда Михаил Иванович играл «Правь Британия морями», возле двери класса оказались сразу два свидетеля, причем очень авторитетных в консерваторской среде и отлично знакомых с музыкой английского гимна.

    Путем несложной и очевидной читателям цепочки логических заключений, уже через час все консерваторское сообщество пришло к единому и окончательному мнению: Красев пишет новый гимн Советского Союза.

    Даже самые заядлые и очень скептически настроенные, по поводу такой версии, спорщики были вынуждены согласиться с неопровержимыми доказательствами. Но, вместе с раскрытием «тайны», у сообщества появилась новая тема для разговоров. 

   Фамилия Красев консерваторским преподавателям почти ни о чем не говорила. Было только одно ясно:  композитор не известен в «высоких» московских музыкальных кругах, а значит, скорее всего, приезжий, а если москвич, то, вероятно, не имеет высшего музыкального образования. Это вызывало у маститых композиторов-профессоров острое чувство профессиональной ревности. «Как Сталин мог поручить написать гимн какому-то недоучке, когда есть они — музыкальные светила, которым и положено, по статусу, выполнять подобные ответственные правительственные задачи», — думали и доверительно-тихо говорили они друг другу.

   Подобное направление мыслей способствовало добавлению еще нескольких деталей к слухам. Так, некоторые стали утверждать, что Красев этот родом из Гори и является земляком вождя.  Другие возражали на это, что Красев приехал то ли из Одессы, то ли из Новосибирска, а в доверие попал благодаря тому, что учил музыке, частным порядком, на дому, внуков вождя,  и даже написал, специально для них, несколько детских песен. Как бы то ни было, Михаилу Ивановичу эти слухи работать не мешали.

   Между тем, странная любовь к известному месту не прекратилась, а только усилилась. Особенно полюбилось место всей, без исключения, профессуре композиторского факультета. Когда Красев был уже близок к завершению работы и играл свой шедевр в хороводном темпе,  у невидимых ему слушателей была полная уверенность в том, что они слышат нарождающийся гимн Советского Союза. Проходящие в это время

мимо профессора, обычно приостанавливались на секунду-другую, неодобрительно качали головой, произносили, едва слышно, что-то вроде:"Это же примитивизм!",— и продолжали дальше свой путь.

   Как истинные патриоты своей страны, профессора не могли смириться с мыслью, что новый гимн Советского Союза окажется столь примитивным. С этим нужно было что-то делать! Поэтому в преподавательской композиторского факультета стихийно возникло обсуждение данного безобразия, в результате которого стали вырисовываться конкретные предложения. Причем, при обсуждении, иногда даже звучало страшное слово "вредительство". В конечном счете, все сошлись на том, что надо писать коллективное письмо товарищу Сталину, в котором изложить свои взгляды на новый гимн и предложить собственные композиторские таланты — для предотвращения непоправимой ошибки.

   Два профессора, имена которых история умалчивает (известно только, что один был с усами и бородой, а второй — без), у которых выдалось окно между парами, по поручению, как это водилось, всего коллектива, уже начали было составлять текст обращения,  когда в преподавательскую вошел нарком Тюркин.

   Не теряя времени, он принялся вводить композиторов в курс предстоящего дела.

  — Вы, товарищи, — говорил он профессорам, — привлекаетесь для важного правительственного задания. Вы будете участвовать в комиссии, которая должна дать оценку новому музыкальному произведению.

   При этих словах оба профессора преисполнились гордости за оказанное им доверие. В их головах одновременно промелькнули две мысли. Первая говорила, что правительство, все таки, ставят их выше, чем какого-то дилетанта, а вторая кричала: "Разнесу этот новый гимн в пух и прах!"      

   Но Тюркин продолжал:— Это будет первая советская новогодняя песня для наших детей.

   — Как?..Ка-каких детей?— переспросил безбородый, ошарашенный таким поворотом дела и думая, что ему послышалось.

   — Для детей младшего школьного и старшего дошкольного возраста, — пояснил Тюркин,  удовлетворенный мгновенно пришедшей мыслью,— что профессионалы, видать, не зря интересуются такими деталями.

    И тут изначальный патриотический запал профессионалов мгновенно сменился  апатией и осознанием унижения собственного достоинства,  потому что они были серьезными композиторами, а песенка была, по их мнению, несерьезной и недостойной их внимания.   

    Вскоре, еще не совсем придя в себя после испытанного шока и с трудом переставляя ноги, оба профессора плелись по коридорам консерватории в направлении ненавистного им класса, чувствуя себя как будто под конвоем идущего за ними наркома.             

     Когда, в десять минут второго, в кабинет вошел Тюркин, в сопровождении двух седовласых профессоров, у Михаила Ивановича все было готово. Нарком, конечно же, не зря пригласил или, точнее говоря, взял с собой композиторов. Он хотел, чтобы "приемка" песни выглядела как коллегиальная работа профессионалов, а не результат его личных вкусовых предпочтений. "В случае чего", как говориться, он всегда мог бы сослаться на музыкальных авторитетов.

   Нарком представил Красева профессорам, поскольку их статус, как членов импровизированной комиссии, был выше. При этом, имена и фамилии профессоров так и остались для Красева неизвестными.

   Упомянутый порядок представления немного приободрил профессоров, так как вернул им ущемленное ранее чувство собственного достоинства и дал чувство превосходства над "выскочкой и дилетантом".

   После таких недолгих формальностей, "комиссия" расселась на стульях, близ рояля, и Михаил Иванович приступил к исполнению своего шедевра.

  Сначала он сыграл вступление и несколько куплетов, перемежая каждую их пару проигрышем, а затем, взяв на несколько ступеней ниже, начал все с начала, но уже аккомпанируя своему пению.

   Во время демонстрации, композиторы внимательно смотрели то на Красева, то на  выражение лица наркома, пытаясь по нему понять — нравится ли ему песня. А выражение лица Петра Андреевича все время оставалось вполне благодушным. Давно забывшие свое детство, привыкшие к совсем другой музыке и уже зараженные тем "вирусом", который, вскоре после излагаемых здесь событий, поразил значительную часть советских композиторов-академистов, профессора предпочитали произведения подобные тем, которые позже советская критика назовет "сумбуром вместо музыки".  "Это примитивизм!"— кричали их внутренние голоса. Но, с другой стороны, они понимали, что перечить мнению начальства, да еще такого большого, да еще в такое время... Они, конечно же, ни при каких условиях и ни на шаг не поступились бы своей принципиальностью и патриотизмом, если бы речь шла о таком, действительно  значимом для страны произведении, как государственный гимн. Но ставить себя под возможные удары судьбы ради какой-то детской песенки?.. Поэтому, композиторы прилагали немалые волевые усилия, чтобы заглушить свои, предательски стремящиеся вырваться наружу, внутренние голоса.

    Когда Красев закончил, нарком посмотрел на профессоров, давая понять, что ожидает услышать их оценку.

   — Это при...— чуть не ляпнул безбородый профессор, но вовремя перехватил многозначительный взгляд своего бородатого коллеги и запнулся.

   — Приятная детская музыка, — поспешил ему на помощь бородатый.

   — Да, да,— подхватил безбородый, уже осознав свой, предотвращенный коллегой ляп, — это очень приятная и веселая детская музыка.

   — Это ведь ре мажор? — то ли вопросительно, то ли утвердительно произнес бородатый.

   — Да, ре мажор, — радостно ответил ободренный первой фразой бородача Красев.

   — Ре мажор очень хорошо подходит для деток, — многозначительно добавил безбородый. — Это правильно, что ре мажор, — повторился он. 

   В воздухе повисла неловкая пауза. Тюркин посмотрел на профессоров, взгляды которых были обращены в пол (им было стыдно перед внутренними голосами), и которые ничем не выражали желания что-либо добавить, к уже сказанному. 

   — Ну что же, товарищи, — вмешался наконец нарком, который термин "ре мажор" воспринял то ли как некое высокое композиторское достижение, то ли как музыкаль-ный эквивалент оценки "отлично",— я вижу наши мнения совпадают и музыка товарища Красева может быть рекомендована для наших деток. На сегодня, товарищ Красев, вы свободны, а завтра, в пятнадцать часов, приступаем к репетициям.

   Через несколько минут, Михаил Иванович, покинув консерваторию, полный радостных впечатлений, иногда немного улыбаясь каким-то своим мыслям, шагал по направлению к дому. В голове его теперь неотвязно звучала новая, собственная песня. 

(Окончание следует)

Начало здесь: promodj.com/banan-b/blog/11269… blog_Chast_1    

promodj.com/banan-b/blog/11269…

   Когда Красеву привезли текст песни, он только-только закончил поиски нот. Результаты поиска, несмотря на его личные усилия и старание девушек, оказались довольно скромными. Удалось найти только три сборника песен, которые в какой-то мере отвечали критериям поиска. Два из них были изданы в конце прошлого века, а третий был 1912 года издания, что уже исключало учет последних западных музыкальных тенденций. Но хуже всего было то, что сборники содержали, в основном, праздничные, но не новогодние и не рождественские песни. И песни эти были, по большей части, для взрослых. Сборники были выпущены в Германии, Великобритании и США.

    Стихи для песни вызвали у Михаила Ивановича двоякое чувство. С одной стороны, они ему понравились — своей простотой, добротой, хорошей рифмой. Но, с другой стороны, Красев, как профессионал, понимал, что стихи представляют из себя набор куплетов, без припева, и, будучи положенными на музыку, куплеты будут звучать однообразно, как шарманка. Вместе с тем, Михаил Иванович помнил, что, по заданию, песня должна быть написана для хоровода. А традиционный хоровод, как известно, и представляет собой довольно однообразное действо. Учитывая, что хоровод — действо еще и довольно медленное, сделать из полученных стихов веселую песню представлялось ему почти невыполнимой задачей. Но Красев помнил, что "для советского композитора не может быть невыполнимых задач", и это его немного воодушевляло, заставляло верить в свои силы.

   Как детский композитор, Красев прекрасно знал приемы, которыми можно как-то украсить и разнообразить простую музыку. Простейший из них — повторение одной фразы дважды, иногда с небольшими вариациями мелодии. Так, как это делается в песне "В лесу родилась елочка", где окончания куплетов принято повторять дважды. Неплохо было бы сделать хор для двух голосов. Не лишними были бы и некоторые вариации для партии левой руки. Хорошим ходом, как он думал, была бы  инструментальная вставка, в четыре такта, между куплетами — она же вступление.  

    Именно так Красев и решил действовать, беря все, не утвержденные "заказчиком" изменения,  под свою ответственность. Он понимал, что ничем здесь не рискует, так как, в случае неодобрения, легко мог отказаться от этих приемов. Но у Михаила Ивановича не было главного — мелодии будущей песни. А мелодия, как он считал, при заведомом однообразии музыки, это то, что должно "вытягивать" песню. Мелодия должна быть особенной — простой, веселой и запоминающейся!  

   Начав, в поиске музыкального вдохновения и идей, с немецкого сборника, на который, помня о великих немецких композиторах, Михаил Иванович возлагал самые большие надежды, он довольно быстро добрался до его конца, так и не найдя ничего путного. Там были какие-то застольные песни, рождественские гимны, псалмы и хора-лы.., в том числе авторства всемирно известных композиторов, но все это было не то.  

    Читая ноты, Красев иногда наигрывал что-то на рояле, перебирал разные сочетания аккордов, но давление поставленного срока не давало ему возможности сосредото-читься и прийти в свое обычное рабочее состояние.  Когда часы пробили полночь (а именно в полночь, как мы знаем, обычно происходят чудеса), Красев находился на середине американского сборника песен. Английский сборник он собирался изучить в последнюю очередь.

   Михаил Иванович неплохо читал по-английски и его внимание привлекло непритязательное, немного странное, но явно "зимнее" название одной песни. Песня называлась «One Horse Open Sleigh» (Одноконные открытые сани). Ноты представляли собой партитуру для хора и фортепиано. Автором песни значился некий Джеймс Лорд Пьерпонт. Текст песни был явно не детским, немного фривольным и глуповатым, но вот музыка...

   Красев проиграл всю композицию несколько раз подряд — для разных голосов, наслаждаясь совершенно волшебной, как ему показалось, музыкой. Все было в ней прекрасно и необычно — и куплет, и припев, и мелодия, и сочетание гармоний. А в звучании фортепиано каким-то непостижимым образом слышался звон ездовых колокольчиков.

   Красев даже не заметил как пролетели еще два часа, пока он, вникая в ноты, пытался понять— каким образом достигнуты такие завораживающие качества песни. Но к  двум часам ночи он почувствовал, что сильно утомился и хочет спать. Съев остывший ужин, который ему давно принесли и про который, увлекшись работой, он совершенно забыл, запив его едва теплым чаем из трехлитрового чайника, Михаил Иванович прилег на кушетку и попытался уснуть. Но сон долго не шел к нему.  В голове сама собой играла навязчивая мелодия припева из "одноконных саней". Она не отпускала и не давала ни спать, ни думать о чем-либо еще, кроме саней, мчащихся по искристому зимнему снегу.

   Слушая как тикают часы, Красев впал в полудрему, в которой "тик-так" превратилось в звук метронома, под который продолжала бесконечно звучать та же самая мелодия. Всю оставшуюся ночь композитору снились кошмары, которые не позволили ему нормально выспаться. (N.B. В оригинале рассказа описано содержание кошмарных снов композитора,  которое я не помню. А выдумывать отсебятину не буду — я ведь обещал. Да и кому интересны чужие кошмары? Помню только, что во сне присутство-вали одноконные сани, Тюркин, Сталин, Пьерпонт и сам Красев). Когда, сквозь сон, Красев услышал, что часы пробили семь, он, большим усилием воли, заставил себя проснуться, чтобы продолжить работу, так как помнил, что у него осталось немногим более суток на выполнение задания.

  За окнами забрезжил рассвет и медленно падал крупный пушистый снег. Пока Красев делал обычные утренние дела проснувшегося человека и завтракал, мелодия, которая, вроде бы, оставила его на момент пробуждения, снова вернулась. Но  теперь она совсем не радовала его, как это было поначалу, так как не давала работать собственной композиторской фантазии. 

  Ещё перед сном Михаил Иванович запланировал, что утром закончит ознакомление со сборниками. Он продолжил листать страницы — сначала американского, а затем английского сборника, интуитивно чувствуя, что ничего достойного и полезного уже не найдет. Если бы в его задание не входило ознакомление с иностранными произведе-ниями, он, возможно, уже бросил бы эту работу и приступил к собственному сочинению.

   Но работа не клеилась. Мелодия, звучащая в голове и не покидающая его ни на секунду, не давая возможности сосредоточиться, затмевала собой все прочие ноты, что проходили перед глазами. А неумолимо утекающее время постепенно повышало внутреннее напряжение, которое в наше время называют "стрессом".

   Закончив с американским и перейдя к английскому сборнику, который был озаглавлен как "Сборник праздничных песен", Красев, неожиданно для себя, увидел, на его первой странице, ноты и текст "Правь Британия морями". Красев был наслышан про британский гимн, но никогда не слышал его (N.B. По моему, это не тавтология, а удачный каламбур. Так было в оригинале, поэтому не извиняюсь). Он никак не ожидал встре-тить гимн в сборнике праздничных песен. Но британские составители, наверное, были правы, включая в него гимн — ведь гимны стран исполняются при разных торжествах.  

   Пользуясь случаем, Красев не упустил возможности ознакомиться со столь известным произведением, сыграв гимн от начала до конца, и надеясь почерпнуть в нем новые идеи. Но, возможно на фоне "одноконных саней", которые все еще звучали в его голове, британский гимн его полностью разочаровал — показался безвкусным, блеклым и никаких идей не принес.

   С большим трудом, к часу дня, Красеву удалось завершить изучение сборников. Интуиция не обманула его — ничего достойного он больше не нашел.    С некоторым облегчением, какое обычно бывает у работающего человека после выполнения некоторого законченного этапа важной работы, Красев наконец-то смог заняться сочинительством.

  Он смотрел на стоящие на поднотнике стихи и перебирал клавиши, пытаясь поймать ту мелодию, которая окажется отвечающей всем заданным требованиям. Но и здесь музыка Джеймса Лорда Пьерпонта не отпускала его, продолжая навязчиво играть в голове.  Еще через 20 минут Красев понял, что музыка Пьерпонта его не оставит, что для избавления от "наваждения" он должен создать нечто подобное, приняв "однокон-ные сани" за образец.

  Конечно же, Михаил Иванович знал, что может просто взять чужую музыку и адаптировать ее под текст. Знал он и то, что некоторые известные советские песни написаны на музыку "позаимствованную" у западных авторов. Знал, что в Советском Союзе практически полностью пренебрегали западным авторским правом, когда это было выгодно, что его за "заимствование" может быть не только не накажут, но и поощрят. (N.B. Справедливости ради, нельзя не сказать, что и запад пренебрегал правами советских авторов. Так, американский мегахит 60-х "Those Were The Days" это, на самом деле, романс "Дорогой длинною", авторства Б.И.Фомина, написанный еще 20-х годах минувшего века и длительное время запрещенный в СССР).

  Но, с другой стороны, Красев понимал, что в обстановке репрессий, поводом для обвинения может послужить что угодно. А, кроме того, делать плагиат было ниже его профессионального и гражданского достоинства — как настоящего композитора и советского человека. 

   Для удобного выполнения дальнейшей работы, Михаил Иванович решил сначала переложить партитуру припева "одноконных саней" в фортепианный клавир. Он взял лист нотной бумаги и принялся за работу. По мере продвижения дела, композитор постепенно приходил в свое привычное рабочее состояние. В его голове возникали какие-то, еще не совсем ясно осознаваемые музыкальные образы и фразы. Он уже

чувствовал, что решение близко, что долгожданная мелодия вот-вот придет. Еще чуть-чуть и...

   Красев вздрогнул от неожиданности — на столе резко затрещал телефон. Взяв трубку, Михаил Иванович услышал голос Тюркина. Поздоровавшись, тот поинтересо-вался — не помешал ли своим звонком творческому процессу, спросил как продвигается работа и успевает ли Красев к сроку, спросил не нужна ли какая-нибудь помощь и сказал, что завтра в час дня лично приедет для "приемки" задания. 

   После разговора, весь творческий порыв композитора куда-то пропал. Пропало предчувствие нахождения мелодии и вернулась, покинувшая его на некоторое время, тревога. Часы показывали без пяти два. Времени оставалось, как говорится, "в обрез".   

   В дверь постучали — принесли обед. Михаил Иванович сказал посыльному с судками, что не будет обедать и, отослав его, снова взялся за работу.

   Он попытался четко сформулировать те мысли и предчувствия, которые посетили его в минуты вдохновения. И это ему удалось! 

   Во-первых, он заметил, что стихотворные метры его будущей песни и припева "саней",  в основном, совпадают. Это дало ему возможность определиться с музыкальным размером — он взял его таким же как в "санях" — две четверти. Затем он попробовал спеть, про себя, первый куплет "елочки"— под музыку "саней".

   Стихи хорошо ложились на музыку, но в пятом и шестом тактах были "лишние" ноты. Заменив их одной — суммарной длительности, Михаил Иванович заметил, что третьи строки всех куплетов, не укладывается в измененные ноты. Но здесь решение нашлось быстро — он просто инвертировал ноты по горизонтали, на нотном стане, в первых двух тактах, то есть поменял  порядок их воспроизведения,  и сделал их

повторение для третьей и четвертой строки. Под то, что в результате получилось, уже можно было спеть всю песню, но это была все еще чужая музыка.

  Тогда Красев начал переставлять отдельные ноты первых двух тактов, в пределах гармонии, подбирая наиболее благозвучные сочетания,  а ноты в третьем и четвертом расположил в простую нисходящую секвенцию.

  Немного поэкспериментировав и проиграв то, что в результате получилось, Михаил Иванович остался доволен результатом. А получилась новая мелодия, которая сохранила всю прелесть исходной и, вместе с тем, хоть и оставалась похожей, достаточно от нее отличалась. Это, безусловно, была новая мелодия.

   Испытывая чувство нахлынувшей радости, Красев встал и, пройдясь по кабинету, окинул взглядом стену с портретами. Ему показалось, что все классики смотрят на него, чуть-чуть улыбаются и как бы говорят взглядом: — Давай, Михалваныч!.. Давай, Миша, твори дальше! Ты молодец!

(Продолжение следует)

 Начало здесь: promodj.com/banan-b/blog/11269…

 Понимая, что "на кону" стоит, как минимум, его должность, Петр Андреевич решил не перепоручать задание своим подчиненным и занялся им лично. Будучи человеком умным и образованным, Тюркин также понимал, что песни, как правило, создаются на основе стихов, что обратный процесс сложнее и является исключением из "правила".   Поэтому, он сразу стал разыскивать Агнию Барто. Но той в Москве не оказалось — она была то ли в отпуске, то ли в творческой командировке. Не желая передавать задание вождя по телефону и понимая, что возврат Барто в Москву может занять слишком много драгоценного времени, нарком решил  поставить задачу поэтессе Зинаиде Александровой.  Через пару часов она была в его кабинете и получила задание, со сроком выполнения одни сутки.

   Напрасно Зинаида Николаевна пыталась пояснить наркому, что написание песни это процесс творческий, требующий вдохновения и времени... Нарком был непреклонен. Он сам в юности баловался сочинением стихов и у него неплохо получалось. Поэтому он считал (возможно и не без оснований) такое занятие доступным каждому мало-мальски грамотному человеку .

   А вот как писать музыку, Тюркин совершенно не представлял, и композиторское творчество казалось ему чем-то вроде алхимии (хотя здесь он, возможно, полностью ошибался ). Исходя из этого, Петр Андреевич и делил предоставленный для выполнения задания срок между поэтом и композитором, предварительно вычтя из него два дня, которые оставлял для репетиций детского хора. Именно два дня, а не двое суток, поскольку нарком никак не мог допустить, чтобы советские дети репетировали ночью, даже ради выполнения приказа "диктатора". Если бы такое вдруг (ну чисто

теоретически) случилось и об этом узнал Сталин, виновным бы точно не поздоровилось.  

   — Вы, Зинаида Николаевна, советская поэтесса,— говорил он,— и служите трудящимся, а не классу буржуазии. Для советского работника культуры не может быть невыполнимых задач. Вам доверено важнейшее дело нашей партией и правительством. Лично товарищ Сталин будет принимать вашу работу.

   Эти слова произвели на Александрову сильнейшее впечатление, и она, немея от страха, попросила разрешения идти, чтобы быстрее приступить к работе.

   Отпустив поэтессу, нарком позвонил главному редактору музыкального издательства и приказал узнать —произведения какого детского композитора там чаще всех издавались за последнее время.  Здесь следует пояснить, что зная всю систему, Тюркин отлично понимал, что система не пропустит к изданию плохие, с точки зрения советской власти, произведения.  Через 50 минут у него уже были все необходимые данные М.И.Красева, в том числе домашний адрес.

   Нет, за Михаилом Ивановичем не приезжала среди темной ночи черная машина. Машина приехала серым хмурым утром и была она серого цвета, но от этого Красеву было ничуть не легче. С того момента, как, приехавший за ним, секретарь Тюркина сообщил, кто и куда его вызывает, Михаил Иванович, по дороге в Наркомпрос, передумал всякое. Он ведь происходил из купеческой семьи. К тому же, в недавнее время подрабатывал тапером...  Короче говоря, чувствовал он себя, да ещё после только что отпразднованного Нового года, отвратительно.

   Когда, из разговора с наркомом, он узнал причину вызова, чувство это не только не покинуло его, но и усилилось. Для волнения и даже страха, как оказалось, действитель-но были веские причины!

  Тюркин, обладавший цепкой памятью на лица, сразу узнал в вошедшем человеке, лет сорока, пианиста, который аккомпанировал детскому хору ЦДХВД на утреннике.

  Красев поздоровался и представился как "Красев Михаил Иванович, концертмейстер музыкального сектора ЦДХВД".

   — Знаем-знаем,.. что концертмейстер,— сказал Тюркин, делая паузу перед "что концертмейстер", привставая из-за стола и как бы нехотя протягивая Михаилу Ивановичу руку для приветствия.

   — Что же это получается, товарищ Красев? — продолжил он не предвещавшим ничего хорошего тоном и чеканя каждое слово. —  Мы тут, с товарищем Соколовым, с ног сбились, разыскивая советские детские новогодние песни. Я вот, лично, все редакции на ноги поднял, чтобы найти достойного детского композитора, а вы в это время отсиживаетесь в кустах?! Почему вы не сказали, что пишете музыку для детей?! Почему не взялись сами за написание?! Что это, саботаж?!

   При слове "саботаж" Красев побледнел и чуть не потерял сознание. Он читал советские газеты и знал чем ему может грозить такое обвинение, тем более с его "непролетарским" происхождением.

   — Я,..я...— попытался что-то ответить он, тяжело дыша, но весь словарный запас куда-то запропастился.

  Видя действие своей тирады и думая, что, возможно, немного "перегнул палку" (все таки композитор был нужен ему живым и здоровым), Тюркин налил из графина стакан воды и подал его Красеву. Выпив и немного придя в себя, Михаил Иванович начал подыскивать аргументы в свое оправдание.

   — Я, товарищ нарком, не скрывал,— сказал он дрожащим голосом. — В нашем секторе все знают, что я иногда пишу музыку, что моя музыка издавалась. Но это не основная моя работа. А о том, что нужны новые новогодние песни мы узнали слишком поздно. Я всегда готов...

   — Вот мы и посмотрим — как вы готовы, — не дал договорить ему Тюркин.  Вам поручается ответственное задание...— и нарком перешел к его формулировке.

  Напрасно Красев пытался убедить наркома, что написание музыки это процесс творческий, требующий вдохновения и времени, что предоставленных ему двух суток никак не хватит для написания песни...

   — Вы, товарищ Красев, советский работник культуры. Для советского композитора нет и не может быть невыполнимых заданий... Лично товарищ Сталин... — говорил нарком Красеву, который пребывал в каком-то душевном тумане и с трудом улавливал смысл сказанного. Далее Петр Андреевич перешел к деталям.

   —Я распоряжусь, чтобы в нашей консерватории вам оказали всяческое содействие, — сказал он. Песня должна быть новогодней, хороводной,  для детей старшего дошкольного и младшего школьного возраста. Музыка должна быть, как минимум, на уровне лучших зарубежных произведений подобного жанра. Но можно и лучше.   Впервые исполнять будет ваш хор, на утреннике, под аккомпанемент фортепиано.

— Но мне нужны стих...— попытался вставить Красев.

— Стихи вам привезут сегодня, в 16 часов, — не дал закончить ему Тюркин.  Чтобы не отвлекать вас от работы, я позабочусь, чтобы на утренниках вас временно подменил  другой пианист. А пока что вы сможете начать ознакомляться с произведениями зарубежных авторов. Вас отвезут в консерваторию немедленно. Едой мы вас обеспечим, а вашу семью известим, что вас не будет двое суток, что вы в команди-ровке. Можете приступать к работе,— закончил нарком.

   В консерватории Михаилу Ивановичу выделили уютный класс-кабинет, с черным роялем, рабочим столом и настенными заводными часами с негромким мелодичным гиревым боем. В углу стояла предусмотрительно поставленная кушетка, с подушкой и пледом. На противоположной окнам стене висели портреты всемирно известных композиторов. На столе уже лежали пачка нотной бумаги, письменные принадлеж-ности и стоял, специально установленный накануне, телефон. А еще в его полном распоряжении была консерваторская библиотека. Не теряя времени, Красев, вместе с двумя девушками-библиотекаршами, принялся за поиски нужных ему нот.

  Тем временем, в пятнадцать часов к Тюркину с "отчетом о проделанной работе" прибыла Александрова. Она встретила Новый год за столом, но не праздничным, а рабочим, не сомкнула глаз за прошедшие сутки и почти ничего не ела, выполняя задание. Вся в напряжении, она дрожащей рукой выложила на стол наркома исписанные старательным ровным почерком листки.

  По мере того, как нарком их читал, лицо его все больше хмурилось, и, к окончанию чтения, приняло просто суровое выражение.

   — Что это такое? — спрашивал нарком, потрясая в воздухе рукописью и постепенно повышая голос. Шарики,.. зайчики... А где...Где здесь Ленин? Где наши советские достижения?! Где летчики-полярники?! Где челюскинцы, Стаханов?!—  уже кричал он, выходя из себя.

   — Но я думала...— попыталась вставить Александрова.

   — Нет, вы точно не думали!— прервал ее нарком. Как такое можно показывать товарищу Сталину?

   — Извините, товарищ нарком, неуверенно продолжила поэтесса, но я видела оформление других наших елок и там все, о чем вы сказали есть — в виде елочных игрушек и портретов. Поэтому, я думала, что дети будут водить хоровод вокруг елки с нашими советскими символами, что этого достаточно. Ведь водят же хороводы наши дети под песню "В лесу родилась елочка", а в ней, как вы знаете, нет никаких советских символов. К тому же, маленькие дети еще плохо понимают политику. И потом, у нас есть детские песни, посвященные другим нашим праздникам — годовщинам Октябрьской революции, Первому мая и другим, где поется обо всех, кого вы назвали. 

   — "Плохо понимают", — передразнил ее нарком язвительным тоном. Все они прекрасно понимают, если им правильно объяснять. А к политике приобщаться никогда не рано, — закончил он, постепенно остывая.

   Петр Андреевич понимал, что изменить уже ничего нельзя, но аргументы, высказан-ные Александровой в свою защиту, могут быть использованы для собственного спасения, если Сталин заметит, что текст "мещанский".

   — Молите б...Молите судьбу, чтобы все обошлось,— сказал он, чуть не помянув Бога. Пока что можете идти.

   Отпустив Александрову, нарком отдал текст машинистке, для размножения и, через тридцать минут, вручив  один из полученных экземпляров  секретарю, отправил его в консерваторию, на своей машине.

(Продолжение следует)

  Недавно, в статье на каком-то сайте, я прочитал следующее: «Конкретно про первое появление песни "Маленькой елочке холодно зимой" ничего не известно — по всей видимости, она не стоила особого внимания, чтобы говорить о ней отдельно…»  "Как это "не известно", как это "не стоила", если я об этом читал?!" — возмутился я и "взялся за перо".

    Сразу скажу, что история, которую я постараюсь пересказать ниже, не претендует на абсолютную подлинность. Может быть все было не совсем так, или совсем не так. Лично я склонен думать, что это просто байка. Точнее бабайка (то есть страшилка), которая, как и многие другие страшилки появилась на волне известных политических пертурбаций в конце 80-х—начале 90-х годов минувшего века, и которая,  как и все байки, по мере распространения, обросла многими деталями и подробностями, знать о которых могли только сами участники событий. Однако, перефразируя известную шутку, можно с уверенностью сказать, что "в каждой байке есть доля байки". Не исключено, что главные герои рассказа сами поведали обо всем узкому кругу близких людей, но, по каким-то причинам, не захотели упоминать о столь важных и интересных событиях в своем "мемуарном" наследии. Кто-то, в свою очередь, вполне мог собрать воедино все воспоминания и изложить в виде рассказа. Замечу, что, несмотря на "бабайскость", я нашел в рассказе довольно много хорошего, вполне новогоднего юмора.

    Давным-давно, лет пятнадцать назад, ко мне в руки попал изрядно потрепанный "самиздатовский" сборник, без названия,  датированный 1985-м годом.  В нем были статьи и рассказы про "ужасы сталинизма", а в аннотации  говорилось, что некоторые материалы взяты из каких-то "закрытых архивов". Сразу после прочтения, я отдал сборник — чтобы люди "просвещались", о чем теперь жалею.

   Интересно то, что все материалы сборника, кроме одного, о котором пойдет речь,  встретились мне чуть позже —  в подшивках журнала "Огонёк",  за 1986-1990 годы. Однако тот рассказ, который, как говорится, "врезался мне в память" и который назывался "Маленькой ёлочке", я больше нигде не встречал. Возможно,  рассказ и попадал на рассмотрение к редколлегии "Огонька" или других журналов, но выглядел, в глазах редакторов, недостаточно "бабайским", то есть, как теперь принято говорить, "не соответствовал редакционной политике".

    Имена авторов, по понятным причинам,  в сборнике не приводились, за исключением двух-трех явных псевдонимов. Но я допускаю, что автор рассказа — один из тех писак-прохиндеев, которые как грибы-поганки на слежавшейся мусорной куче повылазили откуда-то в  те годы, и которые, как говорится, "ради красного словца не пожалеют и отца". Хотя здесь будет уместнее сказать "отца народов".

  С появлением Интернета, я несколько раз пытался найти рассказ через поисковики, но тщетно. Поэтому, я постараюсь изложить всю историю своими словами,  в том  виде, в котором она до меня дошла — ничего не добавляя и не приукрашивая. Некоторые важные детали, такие как даты, имена, фамилии и некоторые  другие, конечно же, забылись со временем, но я их частично восстановил — с помощью того же Интернета. А Интернету, как нам известно, нельзя доверять на сто процентов.

    В силу описанных выше причин,  в повествовании могут быть ошибки,  за что заранее прошу читателей меня извинить, если таковые будут замечены. В ходе работы над восстановлением текста, я натолкнулся, в Интернете, на некоторые интересные обстоятельства, которые, на первый взгляд,  входят в противоречие с информацией, содержащейся в рассказе. Но, это не так. Поэтому, я немного дополнил рассказ — своим предисловием, анализом, комментариями и предположениями, которые могут быть интересны читателям. Все это может быть "вынесено за скобки" и легко отделяется от основного текста.

    Я не претендую на абсолютную верность своих предположений и выводов. А ещё замечу, что буду говорить, в основном, о музыке, так как сайт музыкальный.                            

    Читатели, которые смогут дочитать статью до конца, будут вознаграждены приятным (я надеюсь) подарком.

    Теперь, после необходимых пояснений, приступим к главному.

    Все знают, что есть музыка, которая на века. Даже если это детские песни. Некоторые из них столь популярны, что воспринимаются нами как народные. Именно такими являются всем известные "В лесу родилась ёлочка" и "Маленькой ёлочке холодно зимой". А ведь у этих песен есть авторы! Однако, если авторство музыки первой песни оспаривается (и не без оснований) — потомками авторов из Германии и Швеции, то со второй все абсолютно однозначно. Автор — Михаил Иванович Красев — советский детский композитор, лауреат Сталинской премии второй степени.

    Как же появился на свет сей хит? Как он стал хитом? И почему песня, пока что, остается только нашим хитом, т.е. являющимся таковым лишь в культурном пространстве стран,   входивших в Советский Союз? Почему она не столь популярна в мире, как "Jingle Bells", занимающая среди новогодних песен абсолютно лидирующую позицию? Можно ли исправить такую ситуацию и, если да, то как это сделать? На часть этих вопросов отвечает предлагаемый внимаю читателей рассказ, хотя за достоверность фактов, как уже сказано выше, я поручиться не могу. А на вопросы, оставшиеся, после прочтения рассказа, без ответа, я постараюсь ответить сам.

    В 1935-ом году, после продолжительного запрета празднования Нового года и Рождества, как буржуазных и религиозных праздников, советская власть разрешила праздновать Новый год — с ёлкой и всеми ее "атрибутами".  Как известно, в то время ни одно важное политическое решение не принималось без одобрения вождя. И хотя решение о возобновлении празднования Нового года формально принималось секретариатом  ВЦСПС, фактически оно исходило от Сталина.

   Первые опыты проведения новогодних праздников были признаны партией удачными, а мероприятие полезным — для воспитания и пропаганды.  Поэтому,  встречу 1938-го года было решено организовать с особым размахом и "главной елкой страны". Есть свидетельства, что в октябре 1937-го года секретарь ЦК ВКП(б) Л.М.Каганович  спрашивал у "вождя народов": "Где ставить главную елку страны?" На что получил ответ: "У нас все елки главные!" Но, фактически, "главная елка страны" открылась в Московском Доме Союзов. Именно там проходили главные новогодние торжества.

   31 января 1937-го года, после подписания очередного "пакета репрессий",  И.В.Сталин решил немного расслабиться и,  вместе с некоторыми членами ЦК партии, заехал на главную елку, где проходил утренник для детей.  Надо сказать, что ему нравилось устраивать внезапные проверки важных государственных мероприятий и учреждений. А новогоднюю елку "кремлевский диктатор" относил именно к таким мероприятиям. Было на том утреннике все организовано "по высшему разряду",  детям было весело и хорошо.  Но когда они, взявшись за руки, в третий раз стали водить вокруг елки хоровод под "В лесу родилась елочка",  "вождь народов" обратился к наркому просвещения  РСФСР Петру Андреевичу Тюркину, который, по существовавшему тогда порядку, был "главным по культуре" в республике и, по своей должности, был обязан присутствовать на всех культурных республиканских мероприятиях, посещаемых "главным". (N.B. Хочу предупредить читателей, что я не буду специально коверкать русский язык, чтобы передать сталинский грузинский акцент, как это было сделано в оригинальном тексте. Я думаю, что у всех читателей развитое воображение, которое само добавит, там где необходимо, недостающий тексту колорит.)

   — А почему, товарищ Тюркин, у вас дети в третий раз водят хоровод под одну песню? Разве у нас нет других  хороших новогодних песен? — спросил Сталин.

   — Нет, товарищ Сталин, — отвечал тот. Мы искали, но ничего не нашли, кроме дореволюционных, с мещанскими, буржуазными или религиозными текстами и не очень хорошей музыкой.

 Здесь надо заметить, что Сталин не имел музыкального образования, но, как большинство грузин, был очень музыкален. А когда учился в духовной семинарии, пел в церковном хоре.

   — Кто это "мы"? — спросил Сталин, любивший во всем конкретику.

   — Я ставил задачу товарищу Соколову — хормейстеру, который сегодня дирижирует, а он искал вместе с другими сотрудниками музыкального сектора ЦДХВД  (N.B. Центральный Дом художественного воспитания детей),— ответил Тюркин, мысленно похвалив себя за то, что поступил так предусмотрительно.  

   — А разве у нас нет хороших советских поэтов и композиторов, которые могут написать для наших детей новые, советские новогодние песни?— продолжил Сталин.

   — Есть товарищ Сталин, — отвечал тот, бледнея и предчувствуя, что сейчас последует самый неприятный вопрос. И он, конечно же, последовал.

   — Почему же вы к ним не обратились?— спросил "вождь народов".

   — Извините, товарищ Сталин, — отвечал нарком, уже предчувствуя, что оправдание не поможет,—  но дело в том, что решение о проведении новогодних утренников для детей младшего школьного возраста, было принято Советом народных комиссаров всего месяц назад. В программу праздника для старших школьников хоровод не входил,  поэтому ранее такие песни нам не требовались. А написание музыки и стихов это процесс творческий, требующий от авторов вдохновения и занимающий много времени. 

   —Вы, товарищ  Тюркин, недооцениваете наших поэтов и композиторов! — повысил голос Сталин, выражая свое неудовольствие. — Наши труженики культуры, в отличии от буржуазных, служат народу, и, поэтому, для них нет и не может быть невыполнимых заданий, — продолжил он.

   — Да, товарищ Сталин. Я об этом как-то не подумал, — поспешил согласиться нарком, чувствуя, что тучи сгущаются над ним и наказания не миновать. Но Сталин, видимо проникшись атмосферой праздника, был настроен благодушно.

   — Какие композиторы и поэты, на ваш взгляд,  могли бы справиться с такой задачей?  — спросил он.

Лихорадочно перебирая в памяти всех, кого знал, нарком начал перечислять:— Шостакович, Дунаевский...

   — Подождите, — резко перебил его Сталин.— Мы ведь с вами говорим о детских песнях. Да, товарищ Шостакович замечательный композитор-академист, а товарищ  Дунаевский выдающийся песенник. Я не сомневаюсь, что если им, как и другим нашим композиторам, будет поставлена такое задание, они с ним справятся. Но эти композиторы пишут музыку для взрослых. Нам же нужны композиторы и поэты, которые не просто справятся с задачей, но и выполнят ее наилучшим образом. Нужны композиторы и поэты, которые пишут для детей, которые работают с детьми. Есть у вас такие на примете?

   — Поэты, точнее поэтессы, есть, товарищ Сталин, — отвечал нарком, — вспоминая Агнию Барто, имя которой, как лучшей детской поэтессы, "гремело" на всю страну и Зинаиду Александрову, сборник детских стихов которой недавно проходил через Главлит, работу которого он курировал.— А вот композиторов сразу не припомню, надо поискать.

   — Сколько вам надо времени, чтобы всех найти и организовать?— спросил Сталин.

   — Я прошу две недели, товарищ Сталин, отвечал Тюркин, зная, что Сталин не любит откладывать дела в "долгий ящик" и назначая себе, как сам думал, очень малый, почти нереальный срок — чтобы не гневить вождя.

   — А когда у нас заканчиваются утренники? — спросил Сталин, вставая с места и явно собираясь покидать мероприятие.

   — Десятого января последний, — отвечал нарком.

   — Я даю вам пять дней, товарищ Тюркин.  Наши дети должны водить хоровод под советскую песню, под этой елкой, — Сталин показал на дерево. — А шестого января мы с вами здесь встретимся — для оценки вашей работы. 

   Последние три слова были сказаны с особым ударением, которое не оставляло какой-либо двусмысленности в трактовке сказанного.

   — Я все понял, товарищ Сталин, — отвечал испуганный Петр Андреевич. Ваше задание будет выполнено.

   Когда Сталин покинул зал, Тюркин скомкал в руках носовой платок,  вытерая вспотевшие ладони, и облегченно вздохнул.

(Продолжение следует)